Павел
Каракозов
газета
«Земные огни»
Неизвестные
пути творчества
(интервью
с Олегом Сурковым)
Приблизительно
пол года назад на одном из концертов в клубе «Иволга» я познакомился с творчеством
легендарного Олега Суркова – отца-основателя таких проектов, как «Тише пчёл», «Незверье» и «Палево» (в «Палево», кстати, ударение ставится на первом, а не на
предпоследнем слоге, как считают некоторые). Ошеломленный
услышанным, я попытался взять у Олега интервью, но все мои старания были
напрасными – в абсолютном молчании на меня смотрели очень добрые, полные
глубины и ума глаза человека, путешествующего только по одному ему понятной
дороге.
Спустя пол
года я снова вернулся к идее интервью, на этот раз Олег был более расположен к
беседе.
Место действия: тихий московский дворик.
2003г, начало лета, кажется май.
Скрипят качели от ветра, из окна
пятиэтажки доносится плач.
Олег Сурков: Очень
люблю это место…
Павел Каракозов: Интересное... А тот стол, он что – из
пня?
О.С.: Да,
здесь когда-то дубы росли, при социализме их коммуняки спилили.
П.К.: Вот, кстати: чем объяснить твою нелюбовь к
коммунистам?
О.С.:Я
вообще не люблю политику, просто разным временным периодам свойственны разные нестандартные
действия господ, стоящих у власти. При социализме, допустим, ломали культурное
наследие предыдущих поколений – крошили церкви, рубили деревья и делали из пней
столики для игры в домино, взамен навязывая свою новую культуру. Я не говорю
что это плохо, я до сих пор с трепетом отношусь к творениям соцреализма,
вот, допустим, от этого дворика я вообще иногда в трепетный ужас впадаю… Я хочу сказать, что странные действия чинуш через поколения вырастают в не менее странные
последствия.
П.К.: Ага, кажется понял!
Посадил семечко пшеницы, а вырос чертополох. И ты, как зеркало, отражаешь эту
реальность в песнях?
О.С.(смеется):
Ну нет! Мои песни не об этом. Хотя, если вдуматься, то
и для таких мыслей всегда найдется полочка в закоулках сознания. Я просто люблю
все странное и пытаюсь выражать эти странности в своем творчестве.
П.К.: А о коммуняках,
о пнях, о двориках есть что-нибудь в
твоей коллекции?
О.С.: Есть у
нас такая песня – «Ночная клятва», там один старик ночью приходит к первому
секретарю Обкома связывает и прячет в церкви, которую на следующее утро должны
взорвать. Ну и говорит – ты, мол, паскуда, наше
прошлое разрушаешь, вот и не будет тебе светлого будущего. И секретарь всю ночь
томится в подвале и на него смотрят иконы и он с ними разговаривает,
рассказывает о Гражданской войне, о Первой Конной, о
ранении, о гибели товарищей. А потом, ближе к утру, откуда-то приходит
маленький светловолосый мальчик и говорит: «Дядя, если не станешь взрывать цЕркву (в песне так и поется – «церкву»,
это старообрядческое слово), если прикажешь солдатам не рвать шаткие стены и
золоченые купола, то я тебя развяжу. Только ты поклянись так, чтобы я тебе
поверил, а иначе пеплом кровавым станешь». Ну, секретарь и клянется, клянется
загадочной ночной клятвой, именами погибших друзей и знаменем
Первой Конной, что спасет церковь от разрушения.
Мальчик его
развязывает и секретарь в панике выскакивает на улицу, а там уже солдаты
закладывают динамитные шашки и воронье кружит, и в воздухе запах пота и
папирос. Секретарь бежит к солдатам и что есть мочи кричит: «Рвите её! Рвите
эту адову церковь!» Ну, дальше все взрывается, солдаты ликуют, секретарь
доволен и уезжает домой.
Едет он через
весь город на трамвае, только на душе у него как-то неспокойно. Нарушил он свою
загадочную клятву, замарал обагренный кровью товарищей кумач
Первой Конной. И небо ему на грудь серым дождем давит, и трамвай ползет
как истомленная жаждой лисица к воде во время июльского зноя.
Выходит
секретарь Обкома на какой-то остановке, бредет непонятно куда, в какой-то дом
заходит, хочется ему как червю спрятаться в какую-нибудь щель подальше от
людских глаз. Приходит он в себя уже на чердаке среди старинного хлама и пыли и
вдруг видит перед собой запрещенные религиозные книги. «Ага! – в порыве гнева
кричит секретарь – сатанинское чтиво! В печь! В печь!»
Судорожно ищет по карманам спички и уже подносит горящее пламя к книгам, как
вдруг останавливается пораженный зрелищем: на обложке одной из книг изображено
лицо того мальчика, что его спас.
П.К.: А как называлась книга?
О.С.: «Детство
Андрея Рублева».
П.К.: Ни хуя
себе! Мощный финал!
Неловкая пауза. Мимо проходит кошка с
пушистым выводком рыжих котят.
О.С.: Вот,
это – Машка. (зовет): Маш-Маш-Маш!
Кошка опасливо обходит нас стороной.
О.С.: Тебя
испугалась. Помню, кстати, странный случай с этой кошкой. Прошлой зимой гуляли
мы здесь с Крыгиным после Музея Кино. И вот идем, а
нам навстречу эта кошка (я еще не знал, что ее Машкой зовут). Идет и жалобно мяучит. Я думаю – потерялась, потом вижу
вроде что-то странное за ней волочится, как будто мантия, а потом
поближе подошел и меня аж холодом пробрало. Короче, какой-то подонок привязал к
ней очень много длинных шерстяных ниток, ну наверное
целый клубок извел. А ведь шерсть воду очень хорошо впитывает, а на улице сыро.
И вот кошка с этими нитками бегала, и нитки впитывали в себя все больше и
больше, и уже под конец кошка почти совсем не могла двигаться. Я не знаю что с ней было бы, если б мы с Крыгиным
ее не встретили! И она еще к нам сама потянулась, ткнулась
мордочкой мне в ладони, мне даже показалось, что она плачет…
П.К.: А почему ты решил, что нитки к
кошке кто-то привязал? Может она сама...
О.С.: Сама их завязала? На морские
узлы, да?
П.К.: Как на морские узлы?
О.С.: Ты слушай. Когда мы стали кошку распутывать, то там каждая нить была
очень хитро завязана на узел, который просто так не развязывался. А Крыгин в школе ходил на кружок морского дела, вот он в этих
узлах какие-то там двойные шкоты и опознал.
Ну
а дальше было просто. Домов здесь не так много, все друг друга знают и мы очень быстро нашли того морячка, который кошку
мучил. Тварь, сорок лет мужику, бывший капитан дальнего плаванья, его из
Морфлота за пьянство вышибли, он кажется пьяный ехал
на такси, у таксиста стал руль вырывать, короче такси женщину насмерть
задавило. Только его почему-то не посадили, ну законы у нас ебанутые,
ты сам знаешь. Вот, а теперь он пьет беспробудно и периодически алкоголь ему
крышу срывает.
П.К.: Ну и чем все закончилось?
О.С.: А что мы могли сделать? Ну, пошли с Крыгиным
и пизды ему вломили как
следует, что мы еще-то можем? Теперь он вроде поспокойнее
стал.
П.К.: Ладно, давай попытаемся теперь поговорить о
музыке. Точнее – о путях творчества. Есть ли какие-то закономерности в их выборе?
О.С.: Ну,
начать можно с того, что выбирают скорее они нас, чем мы их. Или же выбор может
произойти по обоюдному согласию. Но никак, подчеркиваю – НИКАК И НИКОГДА мы не
должны считать, что целиком и полностью пришли к этому сами. Я всегда учитываю
факт, что на том или ином пути я оказываюсь благодаря каким-то обстоятельствам,
не обязательно зависящим только от меня.
П.К.: Ну, а если ты на нем оказался, то часто
возникает желание с него уйти?
О.С.: Это
опять же зависит от многих факторов. Ведь ты не станешь отрицать, что в разные
временные интервалы, переход с одного пути на другой при одинаковых исходных
параметрах может закончится совершенно по-разному?
П.К.: Так значит, каким-то образом нужно пытаться
просчитывать варианты? Иследовать?
О.С.: Надо
меньше париться на эту тему. И если уж исследовать, то внутри себя, просчет
вариантов здесь ни к чему не приведет.
П.К.: А наша жизнь? Что о ней думаешь? Люди рождаются,
ходят на работу...
О.С.: Социум
что ли? Пожалуй, это как горная река с множеством притоков, есть некий общий стержень по которому движется основная масса воды, есть
притоки. Мне притоки исследовать больше нравиться.
П.К.: При этом у тебя есть какая-нибудь конкретная
цель?
О.С.: А
какая цель, скажем, у альпиниста? Что он, на гору ради вершины лезет? Да он по
пути столько для себя найдет и откроет, столько увидит и поймет, что может быть на всю жизнь хватит. Цель… На
вершине будет ветер и коньяк из фляжек, будет флажок с эмблемой того
государства, которое ты представляешь… А вот дальше будет дорога обратно, и
снова много интересных ситуаций, кондуктор под фонарем, качающийся от дождя,
покер в привокзальной гостинице при свечах, залитые летним солнцем улицы и
овчарка, которая будет коситься на твои лыжи. Может быть
ты увидишь, как на черепичных крышах играют голуби, а по вечерам фонтаны дарят
каштанам капли огня… Ты понимаешь, вершина – всего лишь звено из цепочки, а вот
сама цепь в целом, для меня по крайней мере, представляет большую ценность,
особенно если эта цепь ведет к какому-то велосипедному колесу.
П.К.: Я не помню, ты разве увлекаешься велоспортом?
О.С.: Да
нет, с чего бы?.. Просто, когда твоя жизнь сложилась в какую-то цепь, да ты еще
видишь, что эта цепь помогает движению какого-то другого механизма (не
обязательно колеса, это же может быть маятник, шестерня или подъемный мост),
вот тогда ты действительно чего-то стоишь.
П.К.: А как ты считаешь, любой ли человек может
сочинять стихи, музыку?
О.С.: При
определенных условиях АБСОЛЮТНО любой! Другое дело, что зачастую он сам загоняет
себя в такие рамки, в которых ему просто приходиться выживать. Или же, его туда
загоняют. Наверное, неспособность творить – следствие слабохарактерности,
причем слабохарактерность тоже может быть навязанной, знаешь, когда возможности
человека занижают всякие слабохарактерные идиоты: «Ты
обычный, будь таким же как все»… Но изначально человек
потенциально способен к творческому саморазвитию. Возьми хотя бы детей, видел
когда-нибудь серых детей, лишенных фантазии? Просто со временем ребенок
становится серым взрослым, вообще, много серости стало в людях при всей
развитости цивилизации.
П.К.: Как думаешь, может проталкивать в массы
какую-нибудь продвинутую литературу? Книги, брошюры?
О.С.: Да уже
все это давным-давно написано и издано.
П.К.: А что ты можешь посоветовать почитать? Ну мне, допустим. Допустим, я не развитый нетворческий
человек, что мне почитать?
О.С.: Я
считаю, что наибольший смысл заключен в наиболее простых и светлых вещах. Начни
хотя бы с «Русских народных сказок».
П.К.: Ну и напоследок, что бы ты хотел пожелать
читателям нашей газеты?
О.С.(удивленно): Газеты? Это что же – интервью? Я думал мы просто так
с тобой разговариваем! Ха-ха-ха!
май 2003г.